То, что нынешнее состояние судебной системы, при котором подавляющее количество дел рассматривается назначаемым исполнительной властью никому не подконтрольным профессиональным судьёй, скверно, поняли уже многие. Однако сама по себе констатация порочности существующего порядка, откровенно говоря, даёт мало. Она, в лучшем случае сама по себе, скорее, что-то объясняет. Например, оголтелое хамство, вроде того, которое описано в статье «Жалоба в ККС», или самодурство, или произвол. Однако, сама по себе констатация ничего не говорит о том, что же делать?
В момент своего возникновения и становления суды присяжных, то есть суды, состоящие из двух частей: коллегии профессиональных судей и коллегии присяжных заседателей, воспринимались, и воспринимались, в общем-то правильно, как серьёзный противовес сословным судам и судам профессиональным. Главной задачей коллегии присяжных была оценка доказательств и на её основании — разрешение вопросов факта. А так как длительное время (да и сейчас ещё) суд прежде всего воспринимался как суд уголовный и, следовательно, карающий, то подразумевалось, что коллегия присяжных производит как бы передачу подсудимого в руки профессиональныхсудей для наказания, либо напротив, отказывает в такой передаче. Присяжные заседатели были так называемыми «людьми с улицы» и потому отражали в большей или меньшей степени, но именно воззрения этой самой «улицы» на достоверность, относимость, допустимость доказательств, на наличие и степень вины. Присяжные предполагались как бы не знающими законодательства, не ориентирующимися в тонкостях его применения (подчёркиваю — именно предполагались), но зато именно им отдавалось полное суждение, касающееся внутреннего убеждения и жизненного опыта (очевидно, предполагается при этом,что ни внутреннего убеждения, ни.жизненного опыта у профессионального судьи было недостаточно). При этом никто не интересовался способом рассуждения присяжных при осуществлении тех или иных выводов.
В СССР суда присяжных не было. Суд же народных заседателей воспринимался как просто некая машина, штампующая некие решения. Народные заседатели приглашались в конкретное дело самим судом (а подбор того или иного состава для того или иного дела был всецело дело чиновным, закрытым), выборы народных заседателей часто, если не всегда, проводились под неусыпным партийным контролем, и, наконец, приблизительно с начала 70-х годов прошлого века стала в обществе возникать мысль, что сами по себе народные заседатели — не более, чем ширма. Никому, впрочем, не нужная. В момент слома традиций поспешили отказаться и от них. Впрочем, не сразу…
Но важно то, что уже теперь в противовес суду народных заседателей стала проводиться идея суда присяжных. Во-первых, потому что до революции 1917 года в Российской Империи был распространён именно суд присяжных, введённый последней царской судебной реформой, а во-вторых, потому, что в моменты великих переломов люди особенно чувствительны при поиске ориентиров к рекламе. А самой успешной саморекламой является самореклама США. То обстоятельство, что большая часть рекламных идей США ничему не соответствует в действительности, играет роль лишь при последующем критическом рассмотрении таких идей, но не в момент, когда они берутся в качестве ориентиров. А США же гордятся именно своим институтом судов присяжных.
И всё же, признавая высокую степень независимости суда присяжных от государственной власти, в чём, собственно, и состоит его преимущество, я возьмусь сказать,что в этом как раз все его преимущества и заканчиваются. А далее начинаются серьёзные пороки. Назову три из них.
1. Решение коллегии присяжных заседателей безмотивно. И это — первый и весьма серьёзный недостаток. (Пример такого удивительно безмотивного решения весьма недалеко: см. статью «Cовокупление обстоятельств»)। Причём, сохраняя дисциплину суда присяжных заседателей, при которой совещание коллегии заседателей происходит отдельно от судьи или судейской коллегии, и потому никому не известно его содержание, а внешне высказываются только и исключительно категорические ответы, но никак не гипотетические, этот недостаток совершенно. Более того — немотивированность решения заседателей по любому из вопросов совокупно с обязательной мотивированностью решения самого суда, заставляет судей, которые изготавливают такое мотивированное решение, подбирать мотивы под уже состоявшееся решение заседателей. Иными словами — к профессиональное деятельности судьи начинают относиться вопросы вовсе не оценочного характера, а именно поискового, инженерного: надо найти юридический мотив под уже заранее данный ответ при имеющихся данных. Если такого рода деятельность и характерна для адвокатов и представителей сторон, то она не может быть характерна для судьи, поскольку предполагает наличие именно интереса. В данном случае этот интерес будет заключаться в защите неизвестно по каким мотивам вынесенного вердикта присяжных. Следовательно, либо необходимо отказаться вовсе от мотивирования судебного решения, полагаясь в качестве оснований исключительно на ответы, данные присяжными, и сохраняя мотивы таких ответов втуне, либо заставлять именно присяжных писать всю мотивировочную часть. Последнее совершенно нереально, поскольку верное и стройное мотивирование выработанной, тем более, выработанной коллективно точки зрения — деятельность требующая достаточно серьёзных профессиональных знаний и навыков.Но если допустить немотивированность решения,то тогда следует вспомнить знаменитые приговоры не менее знаменитых троек: «Слушали — постановили», и приговоры фемгерихтов, и суды Св. Инквизиции, и суды Линча. Вряд ли всё именно это имеется в виду, когда говорится о суде присяжных заседателей.
2। Непрофессиональность суждений присяжных заседателей часто приводит к подмене предмета суждения।Помнится, несколько лет тому назад один из телевизионных каналов вёл интересную передачу, в которой суд присяжных выносил суждения по тем или иным вопросам. Важным моментом этой передачи было то, что совещание присяжных показывалось зрителям. Так вот, в одном из своих заседаний, суд обсуждал вопрос о том — необходимо ли принимать закон об эвтаназии, не этот, конкретный закон, а закон вообще. Были выслушаны обе стороны. Заседатели удалились в совещание। А мы стали внимательно слушать — о чём же совещаются те, кто сейчас даст ответ на вопрос। Вопрос, напомню был такой: «Необходимо ли принимать закон об эвтаназии?» Смысл, как мы видим вопроса состоит в том, что ставится под сомнение или на обсуждение (это как кому угодно) вопрос необходимости нормативного регулирования самой эвтаназии. Собственно, заседатели сначала начали говорить промеж собою именно об этом. Но уже через пару минут обсуждения, довольно, надо сказать, неупорядоченного, стало заметно, что тема-то сменилась. Заседатели вдруг хором начали обсуждать нечто совершенно иное: они стали обсуждать вопрос о допустимости эвтаназии вообще. И не нашлось среди них ни одного человека, который бы напомнил этой публике, что сейчас они вынесут ответ: „да“ или „нет“, отвечая на совершенно не тот вопрос. Но внешне-то ответ был как бы дан именно на вопрос, который был поставлен перед присяжными. Собственно, так всё и случилось. Категорический ответ „да“, выработанный присяжными, для присяжных означал принципиальную допустимость самой эвтаназии, а для тех, кто им задавал вопрос — необходимость специального регулирования таковой.
Наверное кое-кто помнит и дело об убийстве милиционера, в котором присяжные последовательно ответив „да“ на все вопросы, касавшиеся виновности подсудимого, тем не менее, на вопрос о вине его ответили „нет“. Причём впоследствии некоторые из них говорили,что не вполне даже сообразили — как именно они проголосовали таким странным даже для них самих образом. Иными словами их ответ был совершенно случайным. Ну, в данном случае они отпустили заведомого для них убийцу. А разве не могло случиться худшего? А ведь именно в силу безмотивности решения коллегии присяжных именно их решение является совершенно окончательным и его оспорить нельзя.
3. Предубеждённость решения присяжных, порою,тоже вызывает серьёзные сомнения. Тут проще всего показать несколько примеров именно из действительности США.В США к 90-ым годам вполне сложился общественный стереотип необходимости покровительства всевозможным меньшинствам. В число которых, надо отметить, входят и чернокожие американцы. Если в 1950-х годах обвинение негра в убийстве белой женщины или в изнасиловании её с высокой степенью приводило к осуждению негра, причём именно теми самыми присяжными (например, в штате Миссури в таких случаях обвинительный приговор следовал практически со стопроцентной вероятностью, не взирая на обстоятельства), то после аболиционистского движения 60-х дело получило иной крен: чёрная кожа вполне могла и защитить, если защита строилась на предполагаемом мотиве расовой ненависти. Например, ненависти со стороны белого обвинителя. А теперь, вспомним дело по обвинению О. Дж. Симпсона, который обвинялся в том, что жестоко расправился со своей бышей женой и её нынешнем мужем. Так вот, защита подсудимого строилась именно на том, что он-де чёрный, и обвинение чёрного в убийстве белой женщины и белого мужчины носит стереотипный предрассудочно-рассовый характер. И при всём великолепном подборе доказательств именно присяжные сыграли свою роль в том, что подсудимый вышел из зала суда неосуждённым.Тогда это вызвало по всей стране шквал эмоций. Достаточно посмотреть на оценку этого вердикта обществом США, полученным в ходе опросов институтом Гэллапа (а чем, в сущности, вердикт присяжных отличается от результата опроса?).Через некоторое время в другом штате тех же самых США судили девушку, которую обвиняли в непредумышленном убийстве ребёнка, за которым она доглядывала. Защищал её тот же адвокат, который защищал и О.Дж.Симпсона — F. Lee Bailey.Девушка эта была белокожей иностранкой. С доказательствами в этом деле было очень и очень скверно, и многие юристы ожидали оправдательного приговора. Но тут как раз сыграла свою роль реакция общества теперь уже на оправдание О.Дж. Симпсона. Стереотипом, который довлел над присяжными было то,что «этот адвокат защищает всегда именно виновных, он помогает им избегнуть правосудия; помните — как он помог этому негодяю Симпсону?!» И вердикт присяжных оказался: „виновна“. На сей раз подсудимую спасло то, что дело происходило в штате, в котором согласно законам судья мог отклониться от суждения присяжных. Этим правом он и воспользовался. В конце концов эта девушка уехала домой в Великобританию.
Я описал тут три серьёзных порока, присущих институту суда присяжных. Почему же только три, неужели нельзя найти ещё? Можно, но указанные три порока являются никак неустранимыми никакими внешними процедурами пока и поскольку речь идёт именно об институте суда присяжных. И если, например, некоторые порочные факторы, вроде принципиально возможного стороннего адресного влияния, или намеренного нарушения первоприсутствующим процессуального законодательства с целью в дальнейшем сохранить кассационный повод, можно пытаться устранить именно совершенствованием норм законодательства, то указанные пороки нельзя преодолеть иначе как начисто отказавшись от самого института суда присяжных.
И на эту тему следует крепко задуматься тем, кто мыслит не только о том, что в Отечестве что-то не в порядке, но и желает навести этот самый порядок.
воскресенье, июля 29
воскресенье, марта 25
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
